23 июня 2024

Как капитализм продолжает превращаться в веру

Недавно я прочитал статью Эдварда Зитрона об экономике гниения. В ней он описывает современный рынок, который стремится к вечному росту любой ценой, что приводит к бесконечным циклам массовых увольнений и наймов, дебагом под видом инноваций и красивым словам вместо качественного продукта.

Я в этом вижу не новый феномен, а логичное развитие капиталистической религии, описанной ещё в 1921 году Вальтером Беньямином.

В этой заметке я прослеживаю связь идей Беньямина, через работы Джорджо Агамбена, с происходящими на наших глазах событиями, о которых пишет Зитрон. А в заключение — намечаю выход из сложившейся ситуации, ведь как окажется, превращение капитализма в религию — последствие ещё более масштабного процесса.

Деньги — это кредит, а кредит — это вера

Вальтер Беньямин в своём незаконченном фрагменте «Капитализм как религия» описал три основные черты религиозной структуры капитализма:

Для цели заметки важно запомнить третью черту: в капиталистическом культе человек всегда должен, всегда виновен, а механизм избавления от этого груза — отсутствует. Поэтому Беньямин пишет дальше, что капитализм сводится к «стремлению продержаться до конца» — до финального обвинения. Буквально «сгорел сарай, гори и хата». Последствия этого — очевидно деструктивные:

...в этом и состоит историческая неслыханность капитализма, что религия больше не является преобразованием бытия, но есть его превращение в руины.

Джорджо Агамбен берёт за основу идею Беньямина и в статье с аналогичным названием находит дополнительные признаки превращения капитализма в веру.

Он замечает, что действие денег и кредита повторяет определение христианской веры апостола Павла: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1).

Ведь чтобы капитализм работал, все участники должны верить, что их ожидания обмена своего труда на деньги, а денег на товары и услуги — оправдаются. Более того, должна сохраняться вера в возврат кредитов, которые стали основой функционирования не только бизнеса, но и семей.

Агамбен продолжает:

...капитализм оказывается религией, в которой вера — кредит — пришла на замену Богу. Перефразируя: раз чистой формой кредита являются деньги, капитализм — это религия, в которой на месте Бога находятся деньги.

Одна из вех этого превращения — отказ от золотого стандарта в XX веке, когда бумажные деньги перестали гарантироваться золотом. В логике Агамбена это шаг к очищению веры:

...это нечто вроде прояснения теологического содержания, сравнимого с Моисеевым уничтожением золотого тельца или с утверждением догмы на соборе — это в любом случае решительный шаг к очищению и кристаллизации самой веры. Последняя, в форме денег и кредита, освобождается теперь от всех внешних референций, обрывает идолопоклонническую связь с золотом и утверждается в собственной абсолютности. Кредит — это исключительно нематериальная сущность, наиболее совершенная пародия на ту самую pistis, которая не что иное, как «осуществление ожидаемого».

Живя в состоянии подобной веры, предприниматели:

...вынуждены по сути закладывать будущий труд и будущую продукцию в постоянно возрастающем объёме, чтобы обеспечивать себе саму возможность производства.

XXI век не изменил ситуацию, а только снабдил нас новыми примерами этого «освобождения от внешних референций» и вечного одалживания, расширив его границы.

Экономика гниения

Хоть в статье Эдварда Зитрона нет намёков на связь его наблюдений с феноменом капиталистической религии, а резкий публицистический стиль мешает сравнению с философскими работами, я думаю, он пишет именно об этом.

Зитрон с самого начала использует слово «вера» (тут и дальше перевод цитат мой):

Рынки не ставят в приоритет ни инновации, ни устойчивый рост, ни стабильные, прибыльные предприятия. В результате компании регулярно функционируют не с целью создания «хорошего» бизнеса — им нужен бизнес, который семиотически соответствует тому, во что верят [believe to be “good”] частные и государственные инвесторы.

Он уточняет, что инвесторы по-настоящему фокусируются только на одной метрике — росте:

«Рост» в этом случае не обязательно значит быть «крупнее» [bigger] или «лучше» [better] — он значит просто «больше» [more].

И дальше сравнивает современную погоню за бесконечным ростом с огнём:

...рост это огонь. [...] если вы отчаянно желаете получить этот огонь, вам придётся постоянно искать новые вещи, чтобы сжечь их любой ценой.

Этот огонь — как мы уже понимаем — священный, как священный огонь зороастрийцев, который не должен потухать. Это другой способ описать ритуал вечного одалживания — «единственное таинство капиталистической религии» по Агамбену и деструктивное «стремление продержаться до конца» по Беньямину.

Зитрон подробно описывает примеры этих таинств:

...крупнейшие инвестиции последних лет достались компаниям, которые получили неприличные оценки, основанные лишь на смутном ощущении, что они «выглядят как победители». Нет никаких причин, по которым приложение для похудения нуждается в 540 млн долларов для работы [...], учитывая, что вся индустрия похудения стоит примерно 3,8 млрд долларов. Clubhouse никогда не стоил миллиардов долларов, влитых в него, учитывая, что вся радиоиндустрия в совокупности зарабатывает лишь около 12 млрд долларов в год.

Продолжение таинств означает продолжение роста, а для этого нужно больше подношений кредиту, единственному божеству. Уже не получается обойтись простым закладыванием будущего труда и продукции, нужны новые более быстрые способы создавать «ценность» в обмен на кредит.

И люди находят эти способы, превращая в чистую веру не только её главный объект — деньги, но и избавляя от «внешних референций» все факторы производства, чтобы их было проще растить.

Зитрон упоминает семиотическое создание «ценности» — оно делает все формы капитала и само производство необязательными. Теперь их можно заменить на слова, которые инвесторы и покупатели сочтут правильными. Web3 — самая наглядная сфера, где это происходит:

Компания Andreessen Horowitz была главным участником, возможно, самой крупной аферы в венчурном капитале, вливая миллиарды в компании Web3, у которых не было никакого реального продукта, но было достаточно модных слов и веб-сайтов, чтобы походить на реальные организации.

Описывая портфель Andreessen Horowitz, Зитрон продолжает:

Адам Нойманн, парень, который наиболее известен тем, что разбил WeWork об землю, получил вторую попытку со своим новым стартапом Flow. Компанией, которую Нойманн пока не может полностью описать, но которая может включать в себя аренду вами квартиры, которой Flow владеет где-то в какой-то момент.

Другой найденный способ создания «ценности» — паразитирование на созданном ранее продукте. Русскому читателю это хорошо знакомо по приложениям банков: сначала они создают действительно удобный продукт, который привлекает пользователей, а потом начинают добавлять в него серые паттерны — всё ради продолжения роста метрик.

Зитрон описывает тот же способ на примере Google, который сначала уничтожил качественную поисковую выдачу ради роста доходов от рекламы, а потом начал внедрять ИИ как инновацию для улучшения качества выдачи, которую сам же и испортил.

В конце статьи Зитрон пишет, что «компании могут и должны умирать — или, как минимум, понимать пределы своего роста». Это возвращает нас к Беньямину и сравнению из его работы:

Этот тип капиталистического религиозного мышления находит себе великолепное выражение в философии Ницше. Мысль о сверхчеловеке основывает апокалиптический «прыжок» не на обращении [Umkehr], искуплении, очищении, покаянии, а на мнимо устойчивом, находящемся в предельном напряжении, взрывном, дискретном усилении [Steigerung]. И потому это усиление несовместимо с развитием в смысле «non facit saltum».

Теперь мы видим, что подмена естественного роста на вечный и взрывной — один из ключевых элементов трансформации капитализма в веру: через попытки продолжить рост сначала за счёт чужих денег (кредита), затем — отменив привязку денег к золоту, ведь так их легче печатать, потом — превращая в веру всё, за что дают даже эти обесцененные деньги.

Первый тип роста — естественный «в смысле „non facit saltum“» — благотворный. Второй — опасный, нарушающий равновесие и, в конечном счёте, еретический: «Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6:24).

Господь узнает своих

На этом хронологию превращения капитализма в веру можно пока закончить, но я ещё хочу наметить путь если не к решению проблемы для всего человечества, то хотя бы к личному спасению.

Для начала нужно посмотреть шире одного явления и обратиться к системе, в которой это происходит, — к капитализму в целом.

Его главная черта, делающая возможным и негативные, и позитивные явления — свобода. Благодаря свободе — предпринимательства, обмена и ассоциаций — капитализм настолько эффективен, что обеспечивает лучшими условиями жизни самое большое количество людей в истории Земли. А любая попытка его искусственно ограничить оборачивается ухудшением ситуации.

Поэтому я не верю, что государственные или другие внешние ограничения решат проблему, не причинив ещё большего вреда. Особенно если помнить, что любые ограничения в конечном счёте вводятся не против системы (она не субъектна), а людьми против людей.

Я верю, что для человека свобода без внешних ограничений — естественное состояние. А вот свобода без внутренних ограничений — смертельная опасность. И для меня решение как раз в воспитании этих внутренних ограничений: